Соколов-Митрич: Мы и вправду живем в несвободной стране

Все-таки пока мы и вправду живем в несвободной стране. Я, например, чувствую себя очень несвободным. Я много чего не могу сделать и написать. Потому что боюсь. Но вовсе не тех, кто сидит в Кремле. Я, например, боюсь пойти на тот митинг, который за Путина. Даже не как гражданин, а как журналист. Я боюсь, что меня там кто-нибудь сфотографирует, выложит в интернете и скажет: «Вот, смотрите, этот урод за Путина!».

Как гражданин я хожу на Болотную. Но при этом я боюсь лишний раз призвать людей к гражданской трезвости и написать какую-нибудь умеренную критику в адрес тех, кто тоже ходит на Болотную. Например, напомнить, что правовое государство строится не только на митингах и в блогах, но и в повседневной жизни. И что изрядная доля людей, которые склоняют на все лады жуликов и воров, – сами дают и берут взятки, рулят откатами, завышают сметы, недоплачивают налоги. А после трудового дня эти люди садятся на свои машины и едут заниматься отнюдь не семейными заботами, а теми делами, которые разрушают нацию гораздо быстрее нелегальной эмиграции и этнических преступных группировок. А по дороге они еще и вклиниваются на съезде со МКАД третьим потоком, создавая пробки не хуже, чем «упыри с мигалками».
Недавно обнаружил в интернете фото и видео одного инцидента, произошедшего в городе Москве. Ухоженная тетка вполне себе прогрессивного вида припарковала свой скромный «Фольксваген Поло» прямо на трамвайных путях и ушла по делам. Когда она вернулась, «запутинское быдло» из десятка вставших трамваев всего лишь разбило ей стекло заднего вида и воспользовалось для выражения чувств грубой, но вполне нормативной лексикой. Я набрался смелости и у себя в блоге прокомментировал эту историю в том духе, что ситуация в стране начнет меняться не тогда, когда уйдет Путин, а когда уйдут вот такие тетеньки и дяденьки, которые наверняка тоже ходят на Болотную площадь.
Результат – испорченные отношения с несколькими старинными друзьями и мешок дерьма на голове от героических незнакомцев.
Чего я еще боюсь? Я боюсь лишний раз сказать что-нибудь не то про великих людей, которые сами себя решили называть лидерами декабристского движения. Месяц назад заикнулся, что не стоило бы им в такой ответственный момент ходить на прием в американское посольство, – и уже тысячу раз пожалел об этом.
Я боюсь даже предположить, что Навальный не станет президентом ни в 2012-м, ни в 2018-м, ни в 2030-м, если не наполнит свою политическую повестку позитивным содержанием и не прислушается всерьез к мнению Светы из Иванова.
Я вообще молчу о том, что стало бы в Европе и США с бывшим школьным учителем, а ныне главредом «Эха Москвы» Алексеем Венедиктовым, если бы он так же смело афишировал там свой опыт сексуального общения со своими ученицами.
А чего я, собственно, боюсь? Что грозит человеку, который откроет рот и скажет что-нибудь из вышеперечисленного и нижеподразумеваемого?
Нет, его не посадят в тюрьму. И не лишат бизнеса. И даже, скорее всего, не уволят, хотя кто знает? Но репрессии все равно будут. И не факт, что эти репрессии окажутся менее болезненными и беспощадными, чем гонения со стороны государства.
Помимо административной силы, в любой стране есть социальная сила. И эта сила – страшная сила. И в любом государстве она гораздо страшней и влиятельней, чем действующая власть. И эта сила тоже выстраивает свою систему лояльности. Хочешь, чтобы тебя любили девушки, пожимали руку достойные люди, брали на хорошую работу прогрессивные работодатели, приглашали преподавать в престижные вузы, – делай то-то и не делай того-то. Не ходи туда, куда мы не ходим, не говори того, что нам не нравится, не обижай своих и пинай чужих. Не хочешь – ты будешь изгоем и моральным уродом, мы тебя перестанем в упор замечать. И если в твоей профессии есть малейшая доля публичности, ты наш, ты никуда не денешься.
Каждая конкретная единица этой социальной силы считает, что просто отстаивает святое дело, борется за свободную страну, делает в очевидной ситуации единственно правильный выбор. Но когда эти единицы соединяются в целое – получается неплохая машинка для осуществления общественного террора, гораздо более страшного, чем государственный. Ну что может сделать государство более-менее заметному человеку? Отобрать бизнес, выгнать из страны, посадить в тюрьму, уморить там до смерти – да, может. Но власть в сегодняшней России не способна на самое страшное – уничтожить репутацию человека, раздавить его морально, вычеркнуть из списка действующих живых и заслуженных мертвых. А социальная сила – может.
И вот с риском для своей репутации я все-таки заявляю: по крайней мере сегодня и по крайней мере для меня эта сила является ничуть не меньшим фактором несвободы, чем ФСБ, РПЦ, администрация президента, да и вообще вся государственная власть.
Ребята, вам не кажется, что вы злоупотребляете своей социальной силой? Вам не кажется, что, если она себя дискредитирует, наступит эпоха социального бессилия – и это будет очень нехорошая эпоха.
Пока вы питаетесь тем, что грызете всех, кто не с вами. Прекрасно – но чем вы будете питаться, когда догрызете или, наоборот, обломаете зубы? Ведь система ценностей и риторика у вас та же самая, что и у ваших оппонентов. Вы исповедуете тот же деструктивный культ, что и они, – культ несвободного человека. Вы не можете даже допустить, что человек волен думать по-своему и это «по-своему» не всегда «по-вашему». Вероятность наличия у оппонента содержательной позиции сходу отметается. Если он не с вами, значит он просто несвободен, значит он просто кем-то ангажирован, значит он сволочь и негодяй, недостойный внимания и понимания.
В этом смысле оба субъекта наблюдаемой ныне политической борьбы – всего лишь две неотъемлемые составляющие одной и той же номенклатуры, место которой на помойке истории. Лучшие люди и с Болотной, и с Поклонной уже давно созрели для явления другой социальной и политической силы. Такой, которая способна слушать и Свету из Иванова, и Сашу Блинова из Твери. И которая понимает, что власть начинается с общения, а государство – вы не поверите! – с любви.

Дмитрий Соколов-Митрич, «Православие и мир»