Мужчина убил двоюродного брата выстрелом в затылок

только за убийство, а за изготовление огнестрельного оружия ничего не будет

Эй, журналист! От этого возгласа Манул Курумович Гольцов вздрогнул, остановившись в воротах. Сорок килограммов пшеницы, помещённые в мешок, давили на плечо, стараясь вдавить старика в землю.

Манул Курумович стал озираться по сторонам, пытаясь определить источник голоса, которым его окликнули ставшей забываться профессией. Давно и недолго Гольцов писал публицистические тексты в газету, и ему казалось, что люди стали забывать о том творческом периоде его длинной, насыщенной событиями жизни.

Журналист немало удивился, увидев молодого человека, спешащего к нему, от грузовика развозящего зерно издали протягивающего руку для приветствия. Лицо его Манулу Курумовичу не показалось знакомым. Так случалось часто — к нему обращаются люди, детально обсуждают известные ему темы, но Гольцов не может вспомнить ни самого собеседника, ни обстоятельств, при которых они могли пересекаться.

Молодой человек, лицо которого расплывалось в приветливой улыбке, стал выражать искреннюю солидарность с позицией журналиста, критиковавшего власть предержащих — чиновников, депутатов оторвавшихся от народа, доверившего им свою судьбу; и прочую социальную накипь, всегда образующуюся около распределения ресурсов, финансовых потоков, идущих из федерального бюджета в регионы и муниципалитеты — как пена в казане, где бурлит кипящее мясо. Сколько эту пену ни снимай, она остаётся в бульоне до тех пор, пока тот не перестаёт вариться.

Мужчина был слегка пьян, видимо, оттого казался болтливым. Он выражал восхищение смелостью Манула Курумовича, не боящегося выступать против власти. На что Гольцов отвечал снисходительной улыбкой, утверждая обратное. Он никогда не критиковал сильных мира сего, журналист критиковал их поступки, явно выходящие за рамки действующего законодательства. За справедливость был, высказал предположение поклонник.

От машины, человеку осаждавшему журналиста, напомнили, что пора ехать, и, на прощание, тот высказал пожелание, чтобы Манул Курумович поднял тему о самоидентификации народов в современной России, при этом каких, из многонациональной палитры, не уточнил.

У Гольцова привычно побежала мысль в голове, пытаясь вырваться наружу в какой-либо форме. Перед глазами начали всплывать картины провинциальной жизни редко бывающего трезвым общества в деревне. Нет, нельзя сказать, что пьянство было тотальным, болезнь неотъемлемо присутствовала в десяти процентах семей, но семьи эти сильно выделялись на общем фоне своим пренебрежением к нормам общежития.

Почему-то вспомнилась семья местных дегенератов, осуществляющих бытовой террор в отношении не только всего населения села, но и немногочисленных странников, волею судьбы попавших в их поле зрения в период очередного запоя.

Глава того семейства считался лидером в обществе местных алкоголиков, периодически сбивающихся в стаю, чтобы заполнить каким-то разнообразием очередную страницу биографии их убогого существования в этом большом и непонятном мире. Когда это стадо доходит до нужных кондиций, оно выходит на центральную улицу показаться односельчанам.

Лидер начинает кобениться (делать неестественные телодвижения, ужимки, гримасы — кривляться), иногда его поведение становится похабным — он, нагнувшись, демонстрирует свою пятую точку, похлопывая по ней ладонью (видимо, латентный гомосексуалист); выказывая всем собственное превосходство и бесстрашие, при том — что по жизни он слывёт человеком трусливым. Смелости ему придаёт присутствие толпы собутыльников за спиной.

Те собутыльники пытаются ему подражать — каждый в меру своих способностей. Не у всех получается так эффектно, как у предводителя, и немудрено. Подобное поведение, это классический симптом шизофрении, поэтому босс имеет природное преимущество перед братьями по пристрастию, в его семье немало членов с таким диагнозом на официальном уровне.

Захлестнувший сознание поток мыслей, выхватил из памяти курьёзный случай из биографии того латентного гея, о котором Гольцову поведало не менее отвратительное существо, чем сам потенциальный шизофреник. Сандрочиха, на эту не то кличку не то отчество, откликается старуха, имеющая привычку, в пьяном угаре, дефилировать по подиуму пыльного «проспекта» села и громко кричать песни. Голосом она обладала высоким и неприятным, слуха не было вообще, поэтому слышать такое было мучительно.

Однажды Сандрочиха ворвалась в дом Манула Курумовича с округлёнными от восторга глазами. Весь вид её выказывал высочайшую степень возбуждения, вызванного информацией, которой она владела. Ты знаешь, заговорщически придвинувшись к уху Гольцова шипела она, там в полыни возле дороги, этот дурак, она красноречиво показывала пальцем на дом вождя алкашей, с соседкой находятся в интимной близости…

Журналист был слегка шокирован известием. Солнце было на подходе к полуденному пику. Место, на которое указала старуха, не так густо поросло травой, чтобы скрыть предающихся страсти, да и невысока полынь в тех местах растёт по причине регулярных засух.

Сейчас, по прошествии времени, получивший социальный заказ на написание легенды по поводу духовного возрождения народа, Гольцов терялся в догадках — что имел в виду заказчик? Люди предаются похабным утехам открыто, не испытывая каких-либо комплексов — как животные. Так, это свидетельствует об их деградации, а не духовном возрождении. Общественность смотрит на такие эксцессы с пониманием, попрятавшись по хатам.

Власть? А власть боится. Манул Курумович припомнил анекдотический эпизод из взаимоотношений с представителями муниципальной власти.

Однажды, боровшегося с нанесённым ветром мусором вблизи усадьбы Гольцова, окликнул проходящий мимо глава поселения. Описываемое событие происходило в первой половине нулевых третьего тысячелетия. Тогда была популярной обувь с широкими, далеко выходящими за пределы размера ноги, носящего эту обувь, квадратными носками. Туфли напоминали ласты.

Манул Курумович отвлёкся от занятий, внимая к обратившемуся. Распираемый важностью от мнимого превосходства «мандарин», стал выражать признательность за проявленную инициативу, направленную на поддержание должного порядка вокруг усадьбы. Озабоченно вздыхая, он сделал предположение, с его точки зрения подчеркивающее высокий статус, что надо издать приказ по поселению, чтобы хозяева подворий выкосили траву на прилегающих к заборам участках. Гольцов внешне благосклонно отнёсся к этой инициативе, едва скрывая презрительную усмешку.

Неожиданно вдалеке, из-за кромки оврага, показалась ватага алкашей вместе с предводителем. «Мандарин» засуетился, его развёрнутая грудь сильно свернулась, и он заметно уменьшился в объёме, пытаясь спрятаться за собеседником.

Манул Курумович, заметив такую метаморфозу, пытался удерживать заспешившего уходить муниципального руководителя, но безуспешно. Сославшись на неотложные дела, тот не внял предложениям довести до логического конца начатую им же беседу.

Забавно было наблюдать, как солидный мужик, согнувшись, в попытке спрятаться за невысоким забором, гребёт «ластами» по пыли неухоженной дороги села проч от грозящей опасности терпеть унижения от стаи пьяных маргиналов.

Представительская власть, в лице районного депутата Вити красного, тоже не отличается порядочностью, по отношению к электорату и обществу в-целом. В привычку этого дегенерата входило занимать стол поминального обеда в самом конце тризны и долго-долго утешать родственников, которые вынуждены были терпеть этого маразматика с женой библиотекарем. подливая в стаканы водки и подкладывая на тарелки закуску.

Витя с женой не понимали, как тяжело родственникам покойного, уже выдержавшим выходки гостей с социального дна, которые имели привычку устраивать дебош на похоронах, терпеть ещё и их пьяные рожи. Депутат был из числа тех людей, которым присуще гипертрофированное представление о собственном положении в обществе.

О каком духовном возрождении говорил пьяненький поклонник, когда потерявшее всякий иммунитет общество, с готовностью терпит презрение к себе, а власть бежит от разрастающейся проблемы пьянства, или сама участвует в нём.

Его — общества, по мнению Гольцова, нет вообще в государстве с тысячелетней историей. В силу юного возраста этноса, общество ещё не сформировалось, чтобы называться гражданским. Конечно, это обстоятельство вселяет надежду по отношению к будущему страны.

Пройдёт несколько веков, прежде чем этнос из юного возраста вырастет в зрелый, потом ещё несколько веков старения… Поэтому современный россиянин, если он достаточно адекватен, вправе рассчитывать на достойную жизнь в развивающемся государстве для его потомства, в ближайшую тысячелетнюю перспективу.